Интересная статья, в которой автор (хоть и с просоветской точки зрения) вполне откровенно пишет, что не было никакой "всенародной борьбы" с немцами на Северо-Западе, наоборот, люди активно сотрудничали с ними и вступали в отряды "Народной стражи" для самообороны от малочисленных и озлобленных коммунистических банд (в основном из прячущихся от возмездия чекистов, номенклатуры и заброшенных советских диверсантов), устроивших красный террор против мирного населения.
"Общую ситуацию емко описал в 1942 году Евгений Утин, начальник штаба лужского отряда: «Население становится не за нас, а против нас – что очень плохо, – не продуман один вопрос, о правильном снабжении партизан в тылу у врага. Может советское население встать на сторону врага – надо с этим кончать. В нашем районе не допускали ни одного насильственного изъятия продовольствия, кроме лиц, враждебно настроенных [к] советской власти».
<...>
В марте 1943 года Алексей Тужиков, представитель ЛШПД на Северо-Западном фронте, докладывал в Ленинграде, что 2-я партизанская бригада «питается исключительно хорошо. Все это идет главным образом за счет конфискации имущества предателей». В конечном счете, к концу оккупации партизанами была выстроена система чрезвычайного управления по образцу продразверстки, «были организованы тройки, и они взимали госпоставки по государственным нормам», но сам процесс восстановления советской власти выглядел довольно мрачно: "Когда мы пришли в районы действия – нас встречали как бандитов".
Итак, питаться за счет противника было можно – но только не внешнего противника, а внутреннего.
<...>
На лето 1942 года с партизанами воевали 2100 солдат из «местных боевых подразделений». К зиме 1943 года партизаны в регионе были сравнимы с ними по силе: около 3000 – и это по максимальным оценкам. При этом в ту зиму в зоне группы армий «Север» проживали 1 миллион 311 тысяч гражданских.
<...>
Часто упоминаемое «принятие мер к семьям предателей» опиралось на сталинскую практику преследования родственников «изменников», причем трактовалось оно предельно широко: «Расстреляли [полицейского] и всю семью на основании закона, что за измену Родине несет ответственность не только сам человек, но и вся его семья».
<...>
Остроту положения подчеркивает то, что в 1943 году достигло максимума и число русских, служивших в группе армий «Север»: 2854 человека в феврале и 11 621 в октябре [позже сформированные в Остбатальоны они будут направлены на Атлантический вал. Прим. Wlassow Action]
<...>
Самыми непримиримыми противниками партизан оказываются русские же «крестьянские дети» под руководством переводчика-эмигранта: «только с помощью крестьян и можно схватить партизан».
<...>
В первой половине 1943-го немцы не без успеха подавляют партизанское движение: в феврале в партизанских рядах 4667 человек, но к маю их численность падает до 2876 и до конца лета держится на уровне, немного превышающем четыре тысячи, – меньше, чем летом 1942-го. Резкий рост начался только с осени 1943 года, после того, как группа армий «Север» приступила к насильственной эвакуации тыла: 5074 партизан в сентябре, 5215 в октябре, 14 358 в ноябре, 21 082 в декабре.
<...>
В советской историографии этот период называется «всенародным восстанием в тылу врага». На практике восстание заключалось в срыве части эвакуации и в том, что спасавшиеся от вывоза на работу в Германию уходили в лес.
<...>
Партизаны, в конечном счете, смогли превратиться в силу, к которой выгодно присоединяться, и эта идентичность – «мы те, кто ждал Красную армию», – победила. Как представляется, причина была в том, что практики военного времени соответствовали картине мира, которая отличала сталинское общество и которую еще до войны «укоренили» при помощи исторических мифов."
Павел Гаврилов
На фото: отряд "Народной стражи" из посёлка Идрица Себежского района Псковской области получает обмундирование. Июль 1942 г.