Из воспоминаний: gallago

русского остарбайтера:

"...Это враки, что немцы не пускали русских в свои общественные места. Я

нигде не видел табличек «Только для немцев» . Да, мы, русские парни, не

могли заходить в офицерские и солдатские клубы, в дорогие рестораны

или в места, где собирался высший свет Кёнигсберга. Для входа в такие

места мужчина должен был одет во фрак, а женщина — в вечернее бальное

платье и иметь пригласительный билет. Но мы всегда проводили вечера в

ресторанчиках попроще, где собирались рабочие и служащие. Мы часто

садились за один стол с немцами, если не было свободных столиков, и они

никогда не отказывали нам в этом. Они даже знакомились с нами,

принимали участие в наших беседах. В одном из таких ресторанчиков

часто выступал русский певец. Он сам себе аккомпанировал на аккордеоне

и пел наши песни на русском и немецком языках. Во всех ресторанах

после каждого посетителя меняли скатерть, даже если она оставалась

совершенно чистой. Под кружку пива официант подкладывал картонный

кружок, на котором отпечатана реклама пива, которое заказал гость.

Чтобы покушать в ресторане, нужно иметь специальные талоны. По

продовольственной карточке можно заказать поджарить сто граммов

колбаски или яичницу из пары яиц. Её подадут с гарниром из жареного

картофеля и овощей и даже принесут полпорции не заказанного супа. При

этом официант обязательно вырежет из карточки соответс твующее

количество талонов на хлеб , колбаску или яички. Можно было заказать и

рюмку водки.

Жалуясь на отсутствие денег, один немец говорил: «Если бы у меня были

деньги, я пил бы французский коньяк, а не этот противный шнапс, я курил

бы гаванские сигары, а не эти вонючие сигареты Juno...

Нам, отцу и мне очень повезло в том, что мы устроились на хорошую

«хлебную» работу и жили вне лагеря. В Белостоке и в Кёнигсберге для нас

было самое сытое время за всю войну. А мы прожили здесь больше двух

лет. Мать называла меня главным кормильцем семьи. Покупая в магазинах

дорогие колбасу , сыр и другие продукты, я чувствовал уважение к себе

хозяина магазина, особенно, если отказывался от сдачи. Заплатив марку

чаевых в парикмахерской, я заставлял немца рассыпаться в благодарностях

за мою щедрость. Среди немцев я чувствовал себя своим. Здесь мне никто

никогда не сказал ни одного грубого слова. Со мной , по сути дела ещё

мальчишкой, разговаривали на «Вы».

Довольно хорошо, во всяком случае лучше, чем в России, жили наши

соотечественники, домработницы и работавшие у бауеров. Или те, кто жил

Из воспоминаний