"Был в Москве писатель Макарьев. Был арестован, сослан. Вера Инбер ходила с подписным листом по соседям его жены и дочери с требованием о выселении семьи врага народа. Он реабилитирован, дочь уже замужем и всем рассказывает о гражданском патриотизме Веры Инбер.
“Инженеры душ!”»
«Весной или в начале лета пригородных молочниц и вообще владельцев скота обложили огромным налогом. Женщины с плачем продавали или резали своих коров. Обусловлено это новое постановление тем, что якобы города снабжаются вполне достаточно казенным молоком, а частная торговля – это
«Мама получала последнее время перед войной 14-го года “Le temps”. Первые годы войны газета приходила неаккуратно, а потом и вовсе исчезла. И вот я почему-то запомнила одно выражение, совет, как обращаться с немцами: “Il faut leur serrer la vis” [“надо держать их в ежовых рукавицах” (фр.)].
С нами, с российским народом, проделывают то же самое уже 39 лет. И только немного отпустят винт – народ вздохнет, и опять завинчивают.
Новый закон “О мерах борьбы с расходованием из государственных фондов хлеба и других продовольственных продуктов на корм скоту”. Можно подумать, что те, кто писал этот закон, прожили с 17-го года на Марсе и не знакомы с нашей жизнью и правительственными постановлениями. Говорят о сельхозналоге 53-го года, забыв, что его на другой же год отменили. Но лучше всего: “Вместо того, чтобы позаботиться о заготовке кормов путем сенокошения на незанятых землях…” Плюнуть хочется. За такое “сенокошение” людей ссылали, сажали в тюрьму, штрафовали. Люди по ночам воровали траву по канавам. На все это постановление можно ответить: разрешите косить и дайте фураж. До революции кормили если не хлебом, так мукой, мякинами и овсом, и у каждого было сено.
И все та же ложь: “Этот проект получил одобрение трудящихся”, – трудящиеся требуют закрытия церквей, смертную казнь и т.д. […]
Заплакал бы Христос, увидя, что сталось с крестьянством, с Божьими церквами, с замученными.
Господи помилуй».
7 сентября 1956 г.
«Весной или в начале лета пригородных молочниц и вообще владельцев скота обложили огромным налогом. Женщины с плачем продавали или резали своих коров. Обусловлено это новое постановление тем, что якобы города снабжаются вполне достаточно казенным молоком, а частная торговля – это
спекуляция.
Коровы перерезаны и проданы, а в магазинах Молокосоюза и гастрономических уже с начала осени
продают нам “восстановленное” молоко, т. е. молочный порошок, разведенный водой. На дне бутылки
отстаивается белый песочек. Вот те и снабдили!»
21 ноября 1956 г.
«Что говорят и как острят.
“Что такое социализм? – Еврейская теория, грузинская практика и российское долготерпение”.
«Была у меня вчера Мария Михайловна Сорокина, обезпокоенная моим здоровьем. […] Рассказала она о судьбе своей приятельницы, вернувшейся из восемнадцатилетней каторги и реабилитированной. Каждый раз, когда слушаешь о судьбе этих страдальцев, кажется, что ужаснее быть не может. А на деле – может.
Знакомая М.М. была замужем за Гютине (сыном Сашиного воспитателя в Училище правоведения, французом Гютине). У них была дочь Марина. Гютине расстреляли, мне кажется, в начале 20-х годов, я прочла об этом в Париже.
Молодая женщина вышла замуж за Платау, норвежского консула. Я много о них слышала, Платау был постоянным гостем у Пельтенбурга, у Толстых. Юрий Александрович с ним встречался, выпивали в этой компании. В СССР их не захотели регистрировать, и они уехали в Норвегию, где и обвенчались. Платау усыновил девочку. Вернулись. Не знаю, что их заставило пойти в Большой дом, кажется, Платау хотел зарегистрировать их брак. Может быть, их вызвали туда. С ними поговорили, потом говорят ему: “Вы можете идти, а ваша жена еще побудет немного”. Больше он ее не видал.
Ее обвинили в шпионаже, и когда ее сослали на Колыму, то сестру, мужа и сына сестры расстреляли! С 45-46-го годов ей передавали деньги, которые Платау удалось ей переслать. Затем с 48-го года все прекратилось. Теперь красавица женщина вернулась трясущейся старухой. Пошла в норвежское консульство навести справки о муже. Ей сказали: в 48-м году ему официально сообщили, что его жена умерла, он сошел с ума и скоро умер. Ей важно было удостоверить, что она его вдова. Норвежцы отказались, имея официальное сведение, что жена Платау умерла. Она поехала в Москву, там ее желание исполнили, но прибавили: в норвежское консульство ни ногой.
Дочь, уехавшая с отчимом, кончила Сорбонну, вышла замуж. Прислала матери свою карточку с отцом и мужем в ссылку. Бедной женщине только показали фото и отобрали.
Обещают дать пенсию. Годы каторги засчитываются за “службу”. Какой-то grand guignol [Театр ужасов в Париже]».
18 декабря 1956 г.
...
“Инженеры душ!”»
«Весной или в начале лета пригородных молочниц и вообще владельцев скота обложили огромным налогом. Женщины с плачем продавали или резали своих коров. Обусловлено это новое постановление тем, что якобы города снабжаются вполне достаточно казенным молоком, а частная торговля – это
«Мама получала последнее время перед войной 14-го года “Le temps”. Первые годы войны газета приходила неаккуратно, а потом и вовсе исчезла. И вот я почему-то запомнила одно выражение, совет, как обращаться с немцами: “Il faut leur serrer la vis” [“надо держать их в ежовых рукавицах” (фр.)].
С нами, с российским народом, проделывают то же самое уже 39 лет. И только немного отпустят винт – народ вздохнет, и опять завинчивают.
Новый закон “О мерах борьбы с расходованием из государственных фондов хлеба и других продовольственных продуктов на корм скоту”. Можно подумать, что те, кто писал этот закон, прожили с 17-го года на Марсе и не знакомы с нашей жизнью и правительственными постановлениями. Говорят о сельхозналоге 53-го года, забыв, что его на другой же год отменили. Но лучше всего: “Вместо того, чтобы позаботиться о заготовке кормов путем сенокошения на незанятых землях…” Плюнуть хочется. За такое “сенокошение” людей ссылали, сажали в тюрьму, штрафовали. Люди по ночам воровали траву по канавам. На все это постановление можно ответить: разрешите косить и дайте фураж. До революции кормили если не хлебом, так мукой, мякинами и овсом, и у каждого было сено.
И все та же ложь: “Этот проект получил одобрение трудящихся”, – трудящиеся требуют закрытия церквей, смертную казнь и т.д. […]
Заплакал бы Христос, увидя, что сталось с крестьянством, с Божьими церквами, с замученными.
Господи помилуй».
7 сентября 1956 г.
«Весной или в начале лета пригородных молочниц и вообще владельцев скота обложили огромным налогом. Женщины с плачем продавали или резали своих коров. Обусловлено это новое постановление тем, что якобы города снабжаются вполне достаточно казенным молоком, а частная торговля – это
спекуляция.
Коровы перерезаны и проданы, а в магазинах Молокосоюза и гастрономических уже с начала осени
продают нам “восстановленное” молоко, т. е. молочный порошок, разведенный водой. На дне бутылки
отстаивается белый песочек. Вот те и снабдили!»
21 ноября 1956 г.
«Что говорят и как острят.
“Что такое социализм? – Еврейская теория, грузинская практика и российское долготерпение”.
«Была у меня вчера Мария Михайловна Сорокина, обезпокоенная моим здоровьем. […] Рассказала она о судьбе своей приятельницы, вернувшейся из восемнадцатилетней каторги и реабилитированной. Каждый раз, когда слушаешь о судьбе этих страдальцев, кажется, что ужаснее быть не может. А на деле – может.
Знакомая М.М. была замужем за Гютине (сыном Сашиного воспитателя в Училище правоведения, французом Гютине). У них была дочь Марина. Гютине расстреляли, мне кажется, в начале 20-х годов, я прочла об этом в Париже.
Молодая женщина вышла замуж за Платау, норвежского консула. Я много о них слышала, Платау был постоянным гостем у Пельтенбурга, у Толстых. Юрий Александрович с ним встречался, выпивали в этой компании. В СССР их не захотели регистрировать, и они уехали в Норвегию, где и обвенчались. Платау усыновил девочку. Вернулись. Не знаю, что их заставило пойти в Большой дом, кажется, Платау хотел зарегистрировать их брак. Может быть, их вызвали туда. С ними поговорили, потом говорят ему: “Вы можете идти, а ваша жена еще побудет немного”. Больше он ее не видал.
Ее обвинили в шпионаже, и когда ее сослали на Колыму, то сестру, мужа и сына сестры расстреляли! С 45-46-го годов ей передавали деньги, которые Платау удалось ей переслать. Затем с 48-го года все прекратилось. Теперь красавица женщина вернулась трясущейся старухой. Пошла в норвежское консульство навести справки о муже. Ей сказали: в 48-м году ему официально сообщили, что его жена умерла, он сошел с ума и скоро умер. Ей важно было удостоверить, что она его вдова. Норвежцы отказались, имея официальное сведение, что жена Платау умерла. Она поехала в Москву, там ее желание исполнили, но прибавили: в норвежское консульство ни ногой.
Дочь, уехавшая с отчимом, кончила Сорбонну, вышла замуж. Прислала матери свою карточку с отцом и мужем в ссылку. Бедной женщине только показали фото и отобрали.
Обещают дать пенсию. Годы каторги засчитываются за “службу”. Какой-то grand guignol [Театр ужасов в Париже]».
18 декабря 1956 г.
...
