В оппозиционной среде на данный момент два «образа будущего»: «американский», поддерживается набравшими популярность либертарианцами, и «шведский», который продвигается широким спектром сил, от мейнстримовых либералов типа Шульман и леваков до некоторых национально-озабоченных граждан (под маркой «нордического социализма»).
По сути имеем дело с двумя наивными рецепциями. Рецепция либертарианства психологически понятна, т.к. является реакцией на российско-советский этатизм, но от этого не перестаёт быть наивной. В наших пенатах «неограниченный рынок» выльется отнюдь не в культуру малых американских городов с добряками-шерифами и национальными флагами над каждым коттеджем. Уверенность либертарианцев в том, что стоит только дерегулировать экономику и народ русский повалит в «собственники» достойна сравнения с чаяниями кабинетных просветителей XVIII столетия. Американский опыт хорош для заимствования при чётком осознании, что «Россия не Америка». Такого осознания у наших либертариев не проглядывается, они искренне уверены в одинаковости мотиваций «среднего американца» и «среднего русского», а это, хоть убей, не так.
К не менее, а на самом деле к более ужасным последствиям приведёт перелицовка по скандинавским лекалам. Главный глашатай этого «проевропейского» направления Шульман (вроде учёная дама и ни разу не SJW) уже дошла до проектирования «комиссий против школьной травли» (вместо того, чтобы посоветовать жертве травли запастись кастетом) – и это повод всерьёз задуматься о перспективах «скандинавизации» РФ. Я давно перефразировал апокрифическую цитату тов. Сталина про желательность встраивания коммунизма в американский ритм жизни. На мой лад она звучит так: «Россия – самая удобная страна для культур-марксизма». Внедрение тут «гендерных квот», «позитивной дискриминации» и прочего превратит русскую действительность в сущий ад; вместо благ ЕвроСоюза на нас вывалится хтонь из 1920-х годов. Зумеры станут новым комсомолом. Мрачный прогноз касается не только «политики идентичности», но и экономических мер: «социалочка по-русски» – это когда налоговая система отнимает у 30-летнего вкалывающего думера последние гроши, чтобы отдать их на материнский капитал для случайно забеременевшей наташки.
Спор между «американистами» и «скандинавистами» позволяет лучше понять трагедию правой мысли (включая её русскую ветвь) в XXI веке: как мы могли променять наше германофильство XIX и начала XX века на каких-то янки и шведов? Масштаб катастрофы завораживает: после 1945-го заодно с национал-социализмом победители выжгли, выкорчевали целый пласт традиционной правой идеологии. Лучшим русским умам перенятие немецкого опыта помогало органично совместить традицию с прогрессом – в этом «консервативном модернизме» сильнейшая сторона германства и пруссачества. Славянофилы вдохновлялись германскими романтиками, государственная школа русского правоведения училась у прусских юристов, Столыпин проводил аграрную реформу имея перед глазами пример прусских бауэров. Сакральный суверенитет монарха в элегантном юридическом обрамлении, пиетет перед рациональным законом, патернализм, права малых сообществ, протекционизм, опора на мелкого и среднего собственника, владение оружием и т.д. – всё это сейчас выглядит идиллией и объективно идиллией является. Даже модный нынче федерализм особой изысканности достигает в немецком «земельном патриотизме» ландтагов и князей. Швейцарская Конфедерация – тоже ответвление германизма, его республиканская ипостась, причём в отличие от англосаксонских Штатов, в какой-то момент променявших Республику на Империю (одна из книг палеоконсерватора Патрика Бьюкенена озаглавлена «A Republic, Not an Empire» ), альпийские горцы остались последовательными республиканцами и при этом тевтонами (несмотря на романскую составляющую) по воспитанию. Япония эпохи Мэйдзи копировала свою конституцию – вроде бы англосаксонское и французское ноу-хау – у авторитарных пруссаков, что не мешало ей в русско-японской войне поддерживать имидж «прогрессивной державы», воюющей с «отсталой деспотией».
Германофильство в нашем контексте – это средство, которое не претендуя на радикальное «исправление» авторитарной природы русского социума помогает воспитать в нём правосознание, чувство достоинства, специфическое свободолюбие, наконец. Когда троцкист из ВШЭ Мартынов потешается над концепцией свободы гегельянца Ивана Ильина (дескать, «свобода – это подчинение царю, ахаха»), он потешается над единственной лазейкой, которая может вывести русских на свет Божий. Подлинная свобода в наших краях начинается с дисциплины, с быта, с уборки своей комнаты. Но никак не со «свободы слова в кампусах».
После 1945-го во всём мире германофильские дискурсы как корова языком слизала. На смену авторитарной Правой пришло понимание «правизны» как голого экономизма. Мне повезло и моё становление правым пришлось на эпоху, когда один видный германский государственный деятель ещё не был заклеймён в «левачестве и этатизме», а о либертарианстве никто и слыхом не слыхивал. Во мне намертво засела некоторая аллергия на «капитализм», под которым понимались не рыночные отношения и право частной собственности, а всё то мерзкое, что связано с «духом торгашества». Мне тяжело встраиваться в нынешние споры «правых» и «левых» зумеров, да и нет желания: если «правые» это Мизес и Тэтчер, а не «этатисты» Бисмарк (старую Пруссию Мизес ненавидел до одури, обвиняя Второй Рейх – не Третий, а Второй – в социализме), Франко и Салазар, то есть ли вообще смысл набиваться в подобные «правые»?
PS. Некоторый интерес к культуре германского философствования вернулся вместе с увлечением Карлом Шмиттом и Эрнстом Юнгером. Два ледокола традиционной Правой, посмертно прорубающие путь сквозь псевдо-правые льды «классического либерализма».
Ф.Мамонов
https://www.facebook.com/fyodor.mamonov92/posts/2727802190645796