Помнится, в журнале Русская речь - с гордостью писали =у нас щас не то, что при проклятом царизме - не челобитная, а за-яв-ле-ни-еееее!!! (и радости полные штаны), гордый совецкий человек гордо за-яв-ля-ет!...
Однако, как мы все знаем, второе слово в этом самом Заявлении (какое? правильно) -- ПРОШУ.
"Даааа....раньше и солнце ярче , и реки глубже и еда вкуснее, особенно когда ее ешь реже."
Цитата --
Разумеется, мы тогда не знали, что главные лица в нашем государстве Ленин и Троцкий были евреями. Об этом не знали и наши родители. Мне думается, о существовании этого племени немногие знали и в нашей деревне, – по крайней мере, слова «еврей» я от них не слышал. И уж, конечно, вряд ли кто в деревне, где насчитывалось сорок дворов и триста жителей, знал авторов реформ, которые нам навязывали крикливые уполномоченные в кожаных куртках и с наганами в руках. Помню, как они налетели на деревню и по домам заметалось слово «коммуна».
Человек десять зашли и к нам. Расселись за столом под иконами и стали что-то говорить. Мы, младшая поросль семьи, лежали на полатях и, свесив головы, смотрели и слушали. Не помню, что говорили незваные гости, но хорошо помню, как страшно, не по-человечьи, выла мать и как она потом упала на пол, билась головой, кричала: «Не отдам корову, не дам свинок и овец!…»
Нам оставляли одних кур, а всю остальную живность и муку от прошлого урожая приказали отдать на общий двор, где будет хозяйство коммуны.
Ну и естественно, эта политика большевиков немедленно привела к массовому голоду с миллионами жертв - первому массовому голоду имени Ленина-Троцкого. Большевизм сразу же показал свое подлинное лицо - и это оказалось лицо Голода и Смерти:
Скотину нашу свели на общий двор, продукты отобрали, и мы стали питаться из общего котла, в котором варили кашу. Нам, детям, было даже интересно бегать к котлу с чашкой и обедать на глазах у всей деревни, но вот однажды кашу нам не сварили, и колокол, объявлявший весть «Иди есть», тревожно и таинственно замолчал. Отец пришел с улицы и объявил, что продукты в коммуне кончились, обедов не будет. И в сердцах заключил: «Все разворовали, гады!» Мать снова ударилась в слезы и снова страшно не по-людски выла.
Коммуна просуществовала с весны и до августа, мы еще чем-то питались, но теперь уже все чаще слышали слово: «Голод».
Из книги "Оккупация", автор Иван Владимирович Дроздов, ветеран Отеч. войны, кавалер пяти боевых орденов.
Здесь была крымско-татарская деревня