Учителя никому не рассказывают одной своей профессиональной тайны — к чёрным нельзя применить традиционные методики обучения, применимые к белым. Не стоит ли усомниться в постулатах энвайронменталистской теории о решающей роли окружающей среды в формировании личности? Да, нисколько! Именно по этой причине внедряются бесчисленные и бессмысленные инновации, которые, как предполагается, доводят негров до уровня белых. Решение проблемы — больше многообразия, или, если конкретнее, — больше реформ. Реформы — слово в образовании почти священное. Проводить реформы можно миллион раз и миллион раз можно их проваливать. И поэтому либералы продолжают пересматривать учебный план и методы преподавания. Например, учителям говорят, что чёрным нужны практические инструкции и больше работы в группах. Учителям говорят, что чёрные более успешны в устных заданиях, и учить их посредством чтения нельзя. При этом, имеется в виду то, что у них есть определённые характеристики, которые требуют иных методов преподавания. Белые учились по определённым методикам в течение многих веков. Однако, такие методики просто не работают на чёрных. Разумеется, это ясно свидетельствует о значительных расовых отличиях между белыми и чёрными, но, стоит только завести об этом разговор, как самые оголтелые либеральные учителя парируют тем, что расово обусловленные методы преподавания происходят из неких уникальных и неопределимых культурных особенностей, свойственных чёрным. И именно поэтому должны измениться школы и должна измениться Америка. Но, во что они из- 112 менятся? Как превратить квантовую физику в практическую инструкцию или работу в группах? Этого не знает никто, но продолжать изменяться надо, пока не изыщется тот метод, который будет работать. Конечно, государственная школа изменилась с тех пор, как вы, уважаемый читатель, сами были учеником.
Моя знакомая преподаёт в начальной школе. Она рассказывает, что каждую неделю ученики получают очередной урок многообразия, спускаемый из кабинета какого-нибудь чиновника в Вашингтоне или в столице штата. Она показала мне материал на неделю: огромный плакат размером с сорокадвухдюймовый экран телевизора. На нём была изображена образцовомногообразная группа — инвалид, мусульманин, еврей, мальчик, похожий на девочку, бедный, богатый, смуглый, менее смуглый, жёлтый, и т.д. — сидят за столом, весело смеются и выполняют некое задание. К плакату прилагается список вопросов, которые учитель должен задавать детям. Один из вопросов звучит следующим образом: «Эти дети, конечно, выглядят по-разному, но они выглядят счастливыми. Можешь ли ты сказать, кто на картинке американец?» Какой-нибудь восьмилетний карапуз, мозг которого ещё не выела мудрость многообразия, ткнёт пальцем в белого мальчика, похожего на него самого: «Вот этот!». Но, у учительницы есть ещё и список ответов, предусмотрительно напечатанный рядом с вопросами. «Нет, Билли, все эти дети американцы. Они все такие же американцы, как и ты». Детям выдают завтраки, а плакат вешается на стену, а на следующей неделе рядом повесят новый. И так происходит в большинстве белых школ для детей из семей среднего класса. 113 Учителя начальной школы обожают книжку «Все цвета расы» лауреата всех премий Арнольда Адоффа. Оттуда они с особым удовольствием зачитывают малым детям следующие строчки:
«Мама шоколадная, Папа мой ванильный, А я даже ладнее, — У меня цвет стильный. Я пахну по-другому Для любви большой. Чёрный слишком чёрный, Белый цвет плохой. Я хочу, чтоб все на свете Были цвета золотого.
Возможность выстраивания продуктивных отношений между учителем и любознательным учеником — это тоже часть моей профессии. Мы допоздна оста- 114 вались в классе с группой учеников для всевозможных обсуждений и просто для того, чтобы поиграть в шахматы. Мы уходили только тогда, когда приходил сторож и выгонял нас. Я, — пожилой учитель, передающий юному поколению историю и культуру, триумфы и поражения. Я иногда воображал себя Тиртеем, спартанским поэтом, учившим юношей чести и верности. Но, никогда у меня не было такой душевной близости с чёрными учениками, и я никогда не слышал о таковой у других учителей. Преподавание может быть весёлым. Сколько радости может вызывать разыгрывание исторических битв на простой чёрной доске для мела. Как продуктивно можно обучать детей героизму и освобождать их от либеральных предвзятостей. На многих детях отпечатались эти уроки, но, то, что отлично получалось с белыми, то неизменно не удавалось с чёрными. Есть такие дети, внешний вид которых отогревает сердце. Дети из рабочих семей, приёмные дети, часто избиваемые в семье, — почти ангелы. При виде таких детей, — отказников современного мира, — в сердце разливается нежность. Во многих белых учениках присутствует некий дух невинности. Они способны испытывать стыд и смущаться. Сколько я ни пробовал, я не мог привить чёрным хотя бы малейшую симпатию ни к Бетховену, ни к «Маршу к морю» Шермана, ни к Тиртею, ни к Освальду Шпенглеру, ни даже к таким либералам, как Джон Роулз, ни даже к своей собственной истории. Ничего, из того, чему я их учил, не вызывало в них ни малейшего интереса. Когда такое длится из года в год, из учителя вытравливается душа, в нём умирает энту- 115 зиазм и он, опустив виновато голову, идёт искать гауссову кривую в Интернете. С чёрными учениками никогда не удаётся установить душевной близости во время занятий. Такие неудачи убеждают в том, что душевная близость — форма родства, не могущая возникнуть у душ неродственных. Чёрные, даже не желая того, уничтожают самые возвышенные душевные переживания, — будь то вера в равенство всех людей, невинность твоей дочери или состояние подъездов. В прошлом году я прочёл в уборной школы надпись «Е**ть белых!». В полуметре от надписи была намалёвана небольшая свастика. Эта надпись — символ бесплодности интеграции. Ни один ребёнок в таких условиях не обучится ничему светлому. Не расизм и не бедность создали такие условия. Такие условия создали дремучие белые либералы. Мне всё чаще вспоминается высказывание Ницше: “Я называю животное, — род, индивидуум, — испорченным, когда оно теряет свои инстинкты, когда оно выбирает, когда оно предпочитает то, что ему вредно». Часто от поборников равенства можно слышать, что не имеет значения какой цвет кожи будет преобладать в будущей Америке, главное сохранить наши ценности, ведь мы «передовая нация». Даже если бы мы были готовы передать свою страну чужакам, которые бы «сохранили наши ценности», с чёрными бы этого не получилось. Национальный совет по социологии, ведущий орган по социологическому образованию в Соединённых Штатах, заставляет учителей насаждать ученикам такие ценности, как равенство возможностей, прав собственности и демократическую форму правления. 116 Даже если бы учителя и смогли внушить белым эту бесхребетную идеологию, либерализм всё равно обречён, поскольку большинство цветных, кроме освоения элементарных основ, никак не восприимчиво к образованию любого вида. Многие мои ученики просто функционально неграмотны. Невозможно заставить их думать о таких абстракциях, как права собственности или демократическое государство. Они не видят чуть дальше того факта, что живут в большом доме и «их имеют в виду». Конечно, есть среди белых, такие, которые существуют от одного приёма пищи до другого, так же, как есть отдельные восприимчивые чёрные, которые могут самостоятельно достичь высот, но это исключения, а общество в основном не учитывает исключений внутри себя. Однажды я спросил своих о том, что они думают о конституции. — Она белая! — произнёс развалившийся на стуле чёрный. Класс взорвался хохотом. И я взорвался вместе с ними, — как кипящий помпейский вулкан на полчища варваров, рыскающих по дворцовым площадям Рима. Моя страна, которую я люблю, моя работа, которую я люблю, мой народ, который я люблю, — погружаются в темень невежества с каждым днём всё глубже.
Я читал книгу белой эмигрантки из Родезии, ездившей в Зимбабве несколько лет назад. Путешествуя с сопровождающим, она остановилась у магазина на шоссе. У окна автомобиля возник мужчина-негр. — Работа, босс, (я) хороши работай, босс, — умолял он, — Ви давай работа? — Что случилось с твоей прежней работой? — спросила белая эмигрантка. 117 Негр ответил с прямолинейностью, свойственной его расе: — Ми вигнали белих. Работа болше нет. Ви давай работа. На каком-то этапе мои ученики понимают то же самое. Однажды я задал вопрос чёрным скучающе пялившимся на меня: — Что бы случилось, если бы все белые люди исчезли завтра из Америки? — Мы бы всё сразу прое*али, — крикнул чёрный, как смоль парень. Остальные чёрные ученики прыснули со смеху. У меня были ученики, затруднявшиеся при выполнении задания. Когда я к ним подходил, они говорили мне: «Я не могу справиться с этим заданием, мистер Джексон, я ведь чёрный». Дело в том, что люди не всегда рациональны. В интересах негров, чтобы в Зимбабве жили белые, но они выгоняют их и в стране начинается голод. Большинство белых не задумывается о том, что чёрные американцы когда-нибудь сделают что-то подобное иррациональное. Они видят улыбающихся чёрных по телевизору, им показывают, как они борются с белыми злодеями за белые ценности. Но настоящий чёрный не в телевизоре. Вы подсознательно прижимаете кошелёк ближе к телу, когда видите чёрного на улице, запираете автомобиль как только завидите шатающегося вдоль тротуара в штанах, сползающих до колен. Те, у кого есть дети, предпочтут домик поменьше, но в белом районе, роскошному дому рядом с чёрной школой. На старой машине в такую школу детей возить намного лучше, чем на отделанном драгоценностями новеньком автомобиле.
Кристофер Джексон
=Лицом к лицу с расой=