Шпенглер искренне попытался понять Россию, ее культуру, но сделать это ему до конца не удалось или в силу тех же устойчивых антирусских предрассудков, или в силу того, что согласно тезису самого Шпенглера представители одной «высокой культуры» в принципе не могут понять другую «высокую куль- туру». Хотя Шпенглер говорит о важной роли России для будущего человечества, сам он полностью поглощен только будущим Германии. А. К. Свасьян резюмирует: «Россия так и осталась для Шпенглера загадочным кентавром, то завоевываемым Европой, то отвоевываемым Азией: в обоих случаях — неким псевдоморфозой, не обретшим еще своего прасимвола и исконного ландшафта. В сущности, он увидел ее в традиционной расщепленности на потемкинские декорации Петербурга и Москвы и кромешную промежуточную тьму, на Россию голландских пивоваров и фон Визиных и пугачевско-разинскую стихию вечных недорослей — еще одна схема, за грамматической правильностью которой скрывается большая стилистическая ложь»[351].
Некая амбивалентность к России, которая наблюдается у Шпенглера, свойственна и для отношений России и Германии в целом. В истории этих стран периоды дружбы и сотрудничества перемешиваются с периодами войн и взаимной вражды. Основываясь на достаточно адекватном понимании исторических проблем России, Шпенглеру удалось найти правильный алгоритм отношения Германии к своему восточному соседу: экономическое сотрудничество и невмешательство в стремлении России распространить свое политическое влияние на Балканы.
----
Шпенглер отмечет, что на Западе за Россией несправедливо закрепилось мнение, что она создала большевизм. Он старательно доказывает, что истоки большевизма лежат в Европе, а в России они нашли только благодатную почву для своего распространения. «Большевизм зародился в Западной Европе, точнее в английских материалистических кругах, где Вольтер и Руссо вращались как ученики, а в якобинстве континента нашел свое реальное выражение. Демократия XIX века уже есть большевизм; ей не хватает только мужества быть до конца последовательной... — там же