Генерал М.И. Драгомиров писал, что война вызывает напряжение всех духовных свойств
человека и показывает меру его воли, как никакая другая деятельность. То же выразил и штат-
ский писатель Штайнмитц в книге «Социологические войны»: «Ничто не могло больше раз-
вить дарование человека, как борьба с себе подобными». Это относится прежде всего к тем,
кто, посвятив себя военной службе, унаследовал через воинское воспитание дарование пред-
шествовавших офицерских поколений и развил их в себе военной боевой деятельностью и
подготовкой к этой деятельности.
Это не относится к тем, кто получает ныне офицерское звание, не воспринявши офицерской
духовной наследственности. Хрущев стал без всяких к тому оснований кавалерийским генера-
лом, а аргентинский анархист Гевара (д-р Че) сам себя на Кубе наименовал майором. Такие
паразиты офицерского корпуса могут обладать командными способностями и тактическим
чутьем, но не могут быть обладателями истинно воинского Духа беззаветного самопожертво-
вания во имя долга. «Жизни тот один достоин, кто на смерть всегда готов» - эти слова солдат-
ской песни были нерушимым «верую» для офицеров. И остались, как бы ни врывались маши-
ны в военное дело, как бы ни принижал военное искусство материалистический подход к по-
ниманию войны.
Если в конце прошлого века такой почитатель военного разумения, как генерал Мольтке,
мог утверждать, что «на войне особенности характера имеют больший вес, нежели особенно-
сти разумения», то и сейчас при воевании ракетами, джетами, Радарами и электронными моз-
гами свойства офицерского духа доминируют над техникой и техническим знанием. В минув-
шем веке офицер не нуждался в обширных технических познаниях; в начале этого века он, не
желая стать «огнепоклонником» (по драгомировскому выражению), осторожно расширял свой
технический кругозор, но теперь он должен быть во всеоружии военно-технического знания,
сохраняя в то же время военно-духовное сознание.
Офицерский дух. Американский генерал Брэдли утверждает, что солдат Соединенных Шта-
тов - наисовершеннейший индивидуалист в мире, то есть что он отвечает современному тре-
бованию, предъявляемому к каждому воину: быть самостоятельным бойцом. Германский сол-
дат в конце своего обучения проводит 7 дней в лесу, где учится ориентироваться без компаса,
маскироваться и бесследно передвигаться, питаться тем, что есть в лесу годного в пищу; затем
его высаживают в незнакомой местности километрах в 100 от казармы, и он, выполняя в пути
тактические задания, должен за трое суток достичь казармы. Так развиваются индивидуаль-
ные военные способности. А склонность к их развитию не исчезла в народах. Хотя и кажется,
что ее больше нет, но 10 000 молодых немцев ежегодно поступают во французский Иностран-
ный легион, повинуясь охоте к военной жизни.
...
Полвека тому назад честь, как и встарь, была синонимом достоинства и гордости. Достоин-
ство требовало соответствующего поведения в бою, в службе, в жизни. Гордость побуждала к
дуэли при малейшем умалении чести. Бутафорские дуэли политиков перед объективами фото-
репортеров сделали дуэли смешными, а гражданские законы воспретили и военным лицам ду-
элировать. И гордость офицера стала в условиях нынешней общественной жизни менее вызы-
вающей, сдержаннее реагирующей: за невозможностью надлежаще реагировать на непочте-
ние приходится, чтобы не дать повода к непочтению, вести себя с безукоризненным достоин-
ством. Достойно жить, достойно служить и достойно умереть. Припоминаются слова филосо-
фа Сенеки: «Достойно умереть - это значит избежать опасности недостойно жить». Офицер
избегает опасности недостойно жить своею постоянною готовностью достойно умереть, пови-
нуясь своему священному долгу. На памятнике спартанцам, погибшим в неравном бою у Фер-
мопил, стояло: «Путник, коли придешь в Спарту, оповести там, что видел ты нас здесь полег-
шими, как того требует Закон». Закон долга от времен Спарты и до сего дня остался неизмен-
ным для воина-офицера.
ство требовало соответствующего поведения в бою, в службе, в жизни. Гордость побуждала к
дуэли при малейшем умалении чести. Бутафорские дуэли политиков перед объективами фото-
репортеров сделали дуэли смешными, а гражданские законы воспретили и военным лицам ду-
элировать. И гордость офицера стала в условиях нынешней общественной жизни менее вызы-
вающей, сдержаннее реагирующей: за невозможностью надлежаще реагировать на непочте-
ние приходится, чтобы не дать повода к непочтению, вести себя с безукоризненным достоин-
ством. Достойно жить, достойно служить и достойно умереть. Припоминаются слова филосо-
фа Сенеки: «Достойно умереть - это значит избежать опасности недостойно жить». Офицер
избегает опасности недостойно жить своею постоянною готовностью достойно умереть, пови-
нуясь своему священному долгу. На памятнике спартанцам, погибшим в неравном бою у Фер-
мопил, стояло: «Путник, коли придешь в Спарту, оповести там, что видел ты нас здесь полег-
шими, как того требует Закон». Закон долга от времен Спарты и до сего дня остался неизмен-
ным для воина-офицера.
....
Вот облик офицера-рыцаря: «...в нем не было фальши. Скромен, доброжелателен, всегда го-
товый помочь; серьезен в своих понятиях, но в то же время весел; без эгоизма, но с чувством
товарищества и более того - любви к людям. Его ум и его душа открыты всему доброму и кра-
сивому. В нем было наследие многих поколений солдат; но потому именно, что он был вооду-
шевленный солдат, он был в то же время и носителем благородства в полном смысле этого
слова, был человеком и христианином» (Ф. Маннштейн, «Проигранные победы»). Было вре-
мя, когда все или, во всяком случае, многое благоприятствовало выработке рыцарства в офи-
церах. Сейчас если не все, то многое не благоприятствует этому: Всемирная Революция ниве-
лирует всех по уровню средних и ниже средних, старается упразднить духовно высших. По-
этому культивирование рыцарства, не требовавшее прежде больших усилий, стало теперь тре-
бовать от каждого рыцаря большой и непрестанной работы над собой, а от рыцарства в целом
- заботливого и скрытного сбережения рыцарского духа. Скрытного потому, что массу ныне
раздражает чье-либо духовное превосходство: его надо влагать в дело, не выставляя его напо-
каз. «Больше быть, чем казаться» было лозунгом офицеров Генерального штаба. Быть рыца-
рем, не нося знаков рыцарского достоинства, - лозунг современного офицерства. В этом - одна
из трудностей офицерской профессии в современных условиях. <
товый помочь; серьезен в своих понятиях, но в то же время весел; без эгоизма, но с чувством
товарищества и более того - любви к людям. Его ум и его душа открыты всему доброму и кра-
сивому. В нем было наследие многих поколений солдат; но потому именно, что он был вооду-
шевленный солдат, он был в то же время и носителем благородства в полном смысле этого
слова, был человеком и христианином» (Ф. Маннштейн, «Проигранные победы»). Было вре-
мя, когда все или, во всяком случае, многое благоприятствовало выработке рыцарства в офи-
церах. Сейчас если не все, то многое не благоприятствует этому: Всемирная Революция ниве-
лирует всех по уровню средних и ниже средних, старается упразднить духовно высших. По-
этому культивирование рыцарства, не требовавшее прежде больших усилий, стало теперь тре-
бовать от каждого рыцаря большой и непрестанной работы над собой, а от рыцарства в целом
- заботливого и скрытного сбережения рыцарского духа. Скрытного потому, что массу ныне
раздражает чье-либо духовное превосходство: его надо влагать в дело, не выставляя его напо-
каз. «Больше быть, чем казаться» было лозунгом офицеров Генерального штаба. Быть рыца-
рем, не нося знаков рыцарского достоинства, - лозунг современного офицерства. В этом - одна
из трудностей офицерской профессии в современных условиях. <
....
Платон сказал в древности: «Существуют более красивые безумства,
нежели мудрость». Нет сомнения (во всяком случае. Для офицеров нет сомнения), что краше
мудрости, краше всех прочих «безумств» рыцарское «безумство» - честь.
нежели мудрость». Нет сомнения (во всяком случае. Для офицеров нет сомнения), что краше
мудрости, краше всех прочих «безумств» рыцарское «безумство» - честь.
------------
Сейчас, в эпоху всеобщей бессовестности (политической, партийной, общественной, юридической и т.д.), носятся с совестью гражданина-воина как дурень с писаной торбой. Ле- гализуют дезертирство тех, кто из побуждений совести или якобы из побуждений совести от- казываются от военной службы; поощряют неповиновение в воинстве разрешением противо- поставлять совесть приказу; запугивают воина угрозой счесть его «военным преступником», коль скоро он выполнит воинский приказ, противоречащий его гражданской совести...
Со всем этим современный офицер обязан считаться и поэтому осторожно отступать от ус- таревшего в традиционном, делать разумные уступки требованиям времени. Но он обязан быть неуступчивым в вопросах рыцарской чести, офицерского долга. И в нем не должно быть ни малейшего сомнения в величественности его офицерского призвания, в высоком значении его милитаризма. Японский поэт Ногучи писал Рабиндранату Тагору: «Пусть милитаризм - преступление, но если подумать о жизни, из которой гуманизм вынет все кости и создаст из нее мягкотелое животное, то невольно скажешь: нет, гуманизм - еще большее преступление!»
Сейчас, в эпоху всеобщей бессовестности (политической, партийной, общественной, юридической и т.д.), носятся с совестью гражданина-воина как дурень с писаной торбой. Ле- гализуют дезертирство тех, кто из побуждений совести или якобы из побуждений совести от- казываются от военной службы; поощряют неповиновение в воинстве разрешением противо- поставлять совесть приказу; запугивают воина угрозой счесть его «военным преступником», коль скоро он выполнит воинский приказ, противоречащий его гражданской совести...
Со всем этим современный офицер обязан считаться и поэтому осторожно отступать от ус- таревшего в традиционном, делать разумные уступки требованиям времени. Но он обязан быть неуступчивым в вопросах рыцарской чести, офицерского долга. И в нем не должно быть ни малейшего сомнения в величественности его офицерского призвания, в высоком значении его милитаризма. Японский поэт Ногучи писал Рабиндранату Тагору: «Пусть милитаризм - преступление, но если подумать о жизни, из которой гуманизм вынет все кости и создаст из нее мягкотелое животное, то невольно скажешь: нет, гуманизм - еще большее преступление!»