Я написала честно: Моя мать девочкой в 44-м депортирована как крымская татарка (единственный мужчина в семье, старший брат, в 37-м сгинул), отец, маньчжурец арестован в 45-м (10 лет и вечная сылка)
мою семью никто не освобождал, а ровно наоборт
и не думаю, что я одна такая на весь союз.
Мой отец в центре, в верхнем ряду.
(За одни наряды подлежат аресту и как минимум высылке!)
Папа говорил о первом впечатлении от Москвы (он попал сразу в Москву) -- в уличной толпе нет никого в шляпе, в галстуке, все в кепках. Это удивило.
Запомнилась история еще одной маньчжурки, (жили все не только в области Маньчжурия, но и в городке с таким названием, всего 5 км. от границы со страной победившего пролетариата) -- звали ее Муза Никитина. Их было две сестры, и как в кино -- одна уехала в Америку, другая на историческую родину. Муза потом, через много лет, нашла папу и писала ему, то есть уже нам, в семью. История ее была унылой, неудачный брак, скитания по Средней Азии без жилья очень долго.
Справедливости ради, кое кто из армянской общины города Маньчжурии уехали в Армению (один в Баку) и устроились, как я знаю, неплохо. Маньчжурцы были очень дружны, переписывались, искали друг друга, создали альбом, где собрали все сведения о своем городке и о том, кто как себя проявил. Помню еще открытки от одного папиного земляка, написанные изумительным калиграфическим почерком, хотя и уже шариковой ручкой.
Есть у меня один белый стих, сочиненный под впечатлением от лагерных рассказов, на которых я выросла (у папы часто с юмором -- например, история избавления жилой каморки от клопов: после того, как были обработаны бензином кровать, стол, табурет, ножки кровати поставлены в баночки с водой, изобретательные кровососы стали забираться на потолок и оттуда пикировать в постель).