Россия глазами Европы

Дитер Гро

Историко-философская мысль начала зарождаться в Европе в тот момент, когда на ее тогдашней восточной границе в полный рост встало Московское государство, когда Россия и Западная Европа впервые заметили друг друга, полностью сознавая при этом свое политическое и культурное различие. Этому процессу неизбежно сопутствовала делокализация средневекового, зиждимого прежде исключительно Римом, «христианского мира» (christianitas) и включение в него, в частности, сферы юрисдикции греческой церкви. Одним из немаловажных факторов этого сдвига была «турецкая угроза», защититься от которой папская курия и императорский престол надеялись с помощью Москвы, а его следствием постепенное формирование географического понятия Европы.

Первым, кто обозначил Европу как географическую территорию христианского единства, противостоящего Османской империи, был Эней Сильвий Пикколомини (середина XV века): та часть Востока, что населена христианами, пишет он, принадлежит Европе. Сюда же он включал Московское государство. Лютер, Кальвин и Франческо де Виториа каждый по-своему расшатывали границы christianitas, включая в нее все новые территории. Наиболее полное выражение эта тенденция нашла у Томмазо Кампанеллы и Жана Бодена, которые практически перестали различать духовное и политическое наполнение христианства. Так, Россия, по их мнению, на правах союзника в борьбе против турок должна быть включена в христианский мир невзирая на ее конфессиональные особенности. В сочинениях этих авторов отразился распад средневекового чисто религиозного пространственного порядка и приход ему на смену принципа деления мира на суверенные государства.


Небывалое расширение географических границ и исторической перспективы породило новую трактовку средневекового понятия christianitas: теперь оно использовалось как инструмент для установления европейского владычества и расширения влияния на новых территориях. Однако эти проекты — касательно России во всяком случае, — были иллюзорными: Ливонская война внушает европейским государствам опасения относительно возможной российской экспансии и ставит перед ними вопрос: не окажется ли со временем российская угроза даже сильней турецкой? Попытки России начать экспансию на Запад расцениваются как первые знаки «нового великого переселения народов», а русские в глазах некоторых политических деятелей эпохи выглядят варварами, стремящимися уничтожить западную цивилизацию. Их сравнивают с пришедшими с Севера племенами, разрушившими Римскую империю.

Неожиданное осознание западными державами колоссальных масштабов русских земельных завоеваний, превосходящих любые представления о размерах «европейского» государства, и попытки России выйти к морю на северо-западе приводят к тому, что в Московском княжестве начинают видеть угрозу созданному в новой Европе порядку.

Таким образом, подводит итог первой части Гро, в европейском восприятии России уже к концу XVII века намечаются две противоположные тенденции: в Москве видят и союзника, и врага. С одной стороны, русские были соратниками в борьбе за «истинную веру» и распространение ее на Восток, с другой, в них мерещится угроза. Русских, однако, объявляли варварами все партии: и те, кто причислял их к Европе, и те, кто пытался использовать идеологию христианского единства, чтобы включить в его сферу чужеродные элементы: образ варварства был той призмой, сквозь которую в XVII веке Европа воспринимала Россию.

Лейбниц впервые упоминает о Москве в своем трактате «Specimen demonstratkmum» (1669), где доказывает, что на польский трон нельзя допускать русского ставленника: «московиты хуже варваров», «открыть русским ворота, сдав Польшу, последний оплот Европы против варваров, было бы преступлением». С течением времени, однако, само понятие «варвары», неразрывно связанное с концепцией «tabula rasa», получает у Лейбница иное, положительное наполнение. В предисловии к трактату «Novissima Sinica» (1697) философ обращает внимание на тесные контакты России и Китая; поэтому грядущая миссия России, надеялся он, стать посредницей между Европой и Китаем. Коль скоро обеим варварским странам предстоит распространить у себя европейскую культуру и образование, наилучшим способом достижения этой цели стало бы учреждение в России Академии наук, которая станет переносить в Россию из Европы все лучшее и полезное, отсеивая накопленные Европой пороки и заблуждения.

https://strana-oz.ru/2007/5/rossiya-glazami-evropy

еще цитаты --

Монтескьё пришел к выводу, что «деспотизм» Петра является вынужденным и служит в первую очередь благу человечества, а не государства, ибо только сильная централизованная власть может удерживать воедино огромное пространство, занимаемое Российской империей.

.............

Немецкие теологи Йоган Генрих Юнг-Штиллинг и Франц фон Баадер не были столь безапелляционны в своих суждениях об исторической роли России. В их богословских концепциях, проникнутых романтизированными представлениями о православной стране и ее благочестивом царе, ведомом церковью, Россия выступает хранительницей Европы. Если Французская революция понималась как абсолютное зло, а Наполеон воплощал собою антихриста, то православный царь-освободитель Александр I ассоциировался с ангелом Апокалипсиса. Баадер, оказавший влияние на формирование славянофильской мысли в России, первым указал на миссионерское значение русской православной церкви, под знаменем которой должны объединиться разрозненные христианские конфессии, остановив, таким образом, распад «гнилого Запада».

Потрясение европейской государственной системы, вызванное Французской революцией, привело к тому, что уровень присутствия России в политической и духовной жизни Европы чрезвычайно повысился. Игнорировать ее влияние идеологически было невозможно, между тем материальные и моральные потери, понесенные всеми европейскими державами, были столь высоки, что представители обоих лагерей — либерально-демократического и консервативного — направили на нее огонь критики: первые видели в ней очаг реакции, помеху всем «прогрессивным» начинаниям, вторые были горько разочарованы тем, что она не оправдала возложенных на нее охранительных надежд.
............

Революция 1917 года внезапно воплотила в жизнь самые смелые построения западных либералов, демократов и социалистов; более того, если на протяжении всего XIX века идеологическая война против России (Востока) велась под лозунгами «свобода против деспотии», «прогресс против косности» и «культура против варварства», то внезапно Восток сам стал олицетворением свободы и прогресса и европейские левые интеллектуалы с надеждой обратили свой взор к России. Для консерваторов же, напротив, Советская Россия стала воплощением всего того, с чем они долгое время боролись. Как бы то ни было, осуществившаяся в России революция лишь углубила противоречия Запада и Востока.

С окончанием же Второй мировой войны, как предсказывали философы и геополитики XIX столетия, Европа стала ареной влияния Америки и России (СССР). Европейско-русское противостояние XIX века окончательно стало достоянием истории, уступив место противостоянию «Запада» и «Востока».