Б.Ширяев, из романа «Ди Пи в Италии. Записки продавца кукол»:
Я русский человек и, когда видел столь распространенную в Германии надпись «ферботен»[4], то реагировал на нее совсем не так, как немцы. Те внимательно прочитывали, что именно, кому и когда «ферботен», а у меня разом рождалось неудержимое желание как-то этот чертов «ферботен» нарушить: пролезть в запрещенную дверь, потоптаться по заповедной лужайке в Тиргартене…
Так было и тогда, вечером 4-го февраля 1945 года, когда я, жена и сынишка, просидев полдня в бункере Анхальтер-бангофа, забрались в вагон второго класса и увидели совсем пустое купэ[5] с наклеенной на стекле его двери длинной надписью, имевшей в конце жирное, черное «ферботен».
Именно поэтому, хотя в вагоне были и другие места, мы влезли в это купэ. Мы — русские люди.
Усевшись на диване и закинув вещи в сетки, мы дружно облегченно вздохнули. Было от чего. Из Потсдама мы выехали накануне. Там, где в недалеко прошлом мельник свободно судился с великим королем, а в недалеком будущем были осуждены на смерть «великими» наших дней сотни тысяч «избравших свободу»[6], как всегда было чинно, тихо и скучно. Бронзовые гренадеры Старого Фрица[7] непоколебимо стояли на мосту, крылья исторической мельницы столь же неподвижно маячили на сером небе, а в кафе чинно давали на хлебные талоны превкусные пирожные с сахариновым кремом.
Потсдам не бомбили ни разу. Вероятно, его хранили для будущего совещания[8], думалось мне потом.
Но от Ванзее[9] пейзаж стал резко меняться. То и дело попадались горящие дома, и на Фридрихштрассе наш пуг окончательно стал. Дальше было, очевидно, «ферботен». Мы въехали в Берлин в 8 часов вечера.
(Ширяев Б.Н. Ди Пи в Италии. Записки продавца кукол. Буэнос-Айрес, 1952. С. 9)
==================
Очень смешны комментарии на прилепинском сайте -- почему у Ширяева такой спокойный тон? почему использует немецкую идиому Старый Фриц? почему не чувствует трепетной связи с великим народом, который освобождает Европу?
Вообще, совецкий человек видит эмигрантов как людей, которые каждую секунду своей эмигрантской жизни должны тосковать по великой родине и желать воссединения с ней. Каждую минуту!
Именно в таком похоронном тоне написана большая книга некоего Лаврова о Бунине "Холодная осень". ТО, что писатель за тридцать лет так и не надумал возвращаться, видимо досадное недоразумение.
О большевиках упомянто вскользь и комплиментарно, "Окаянные дни" названы сомнительными. Тьфу!
Поставила там на аудиосайте коментарием фрагмент статьи "Суп из человеческих пальцев". Может, хоть кто то что нибудь поймет.