Политолог Андрей Сушенцов: «Ставки США в этой большой игре сопоставимы с российскими, а может быть, даже больше их»
— В системе наших отношений с Западом, которая существовала до 24 февраля, был один крупный перекос. Мы были участниками взаимозависимых отношений с Западом, основой которых был экономический обмен и участие России в центрованной под Запад глобальной экономике. И гипотеза Запада состояла в том, что наш интерес в участии в этой экономике существенно более значим, чем наши интересы в сфере обеспечения своей безопасности. Эта драма нагнеталась в течение 30 лет после распада СССР и должна была разрешиться тем или иным образом.Как Запад полагал, что она разрешится? Россия перестанет быть стратегическим игроком, перестанет сопротивляться и молча перейдет во вторую лигу мировой политики.
Альтернативный сценарий, который реализуется сейчас, состоял в том, что это накопившиеся напряжение взрывается в кризис. Этот кризис ломает прежние системы и структуры безопасности в Европе и нашего экономического взаимодействия с Западом. Но по итогам этого кризиса — в зависимости от того, как он разрешится, — возникнут новые структуры. Они, наверное, будут не столь взаимопереплетенными. Но они все равно будут позволять осуществлять оптимальный, с точки зрения балансов интересов сторон, экономический обмен.
Я не верю в сценарий тотальной экономической блокады России, которым нас сейчас активно пугают. Это невозможно. Россия — не остров. Чаще всего я говорю об этом с сожалением. Когда ты остров, тебе легче обеспечивать свою безопасность. Но в экономическом смысле то, что ты имеешь такое количество соседей, — это, скорее, большое преимущество. Может, у нас не будет дорогих французских вин, но точно будет валютная выручка от продажи газа в Германию. И никель они наш будут покупать, и палладий.
— То есть вы не верите, что они откажутся от нашего газа через три года?
— Думаю, что это исключенный сценарий. Нет в мире такого количества избыточного газа, и невозможно быстро за три года нарастить его добычу. Активно развивается потребление всех остальных регионов мира, кроме Запада. Западное потребление не растет такими темпами, какими оно растет в Индии, Китае и Африке. Еще российское потребление, думаю, будет расти из-за ограничений на инвестирование со стороны Запада. В целом этих ресурсов больше в мире не станет. А спрос на них растет.
Поэтому западники, конечно, могут экспериментировать с другими поставщиками. Но у этих поставщиков они будут покупать газ в два раза дороже. Через три года будет сложно объяснить немецкому горожанину, почему он будет вынужден платить за газ в два раза больше, чем раньше, ведь украинский кризис был уже три года тому назад. Так что то, что будет через три года, жизнь очень сильно поправит в сторону реализма.
Пока наши коллеги на Западе доказали лишь свою высокую идеологизированность и готовность театрально жертвовать тем, что можно уступить на недолгий срок. Это как поставить себе на аватарку в социальных сетях чей-нибудь флаг на неделю-другую. А потом ты приходишь в другое состояние и меняешь свою аватарку назад. Жизнь подсказывает, что между нами возобновится некая форма взаимоприемлемого экономического обмена в сфере энергетики, призванная для них в первую очередь снять стрессовое давление на европейский электорат.
....
Сейчас мы наблюдаем столкновение стратегий всех участников ситуации — России, Украины, Запада. Своего рода натурный эксперимент. Результаты первой фазы кризиса — чья стратегия эффективнее — мы сможем оценить к концу этого года. Почему только первой фазы? Потому что мы наблюдаем самый первый этап разжимания пружины больших изменений — начиная от Украины и заканчивая глобальными валютно-финансовыми и технологическими переменами.
— Так ли нам надо было разжимать эту пружину, по крайней мере в случае с Украиной?
— Особенность Украины в том, что это единственная пограничная с нами страна в Европе, обладающая опасным для нас потенциалом — большое количество населения, крупные вооруженные силы с современным вооружением, много социальной энергии и сильная идеологическая мотивированность на противодействие России.
— Так ли нам надо было разжимать эту пружину, по крайней мере в случае с Украиной?
— Особенность Украины в том, что это единственная пограничная с нами страна в Европе, обладающая опасным для нас потенциалом — большое количество населения, крупные вооруженные силы с современным вооружением, много социальной энергии и сильная идеологическая мотивированность на противодействие России.
Украина — это аналог Пакистана в связке Индия–Пакистан. Эти две страны родились синхронно в процессе распада Британской империи. Для Пакистана противостояние Индии стало формирующим опытом, который определил характер внутренней политики этой страны, центральную роль военного ведомства и военной разведки, программ создания ядерного оружия и подготовки террористов для совершения диверсионных актов на территории Индии, постоянные локальные пограничные войны с Индией и особый характер внешнеполитических союзов.
В этой метафоре мы видим очень много украинского. По сути, Россия сейчас превентивно устраняет для себя этот потенциальный Пакистан, который для Индии является постоянным источником напряженности и которому она вынуждена постоянно уделять внимание и ресурсы. Демилитаризованная Украина, у которой, как я надеюсь, исчезнет желание столь активно противодействовать российским интересам, снимет эту важнейшую точку напряжения в Европе.
— А не появится ли на ее месте масса новых, еще более опасных точек напряжения?
— Новая система безопасности в Европе действительно будет основана на взаимной враждебности. Но это будет тот вариант враждебности, который исключает провоцирующее и опасное поведение. Такое поведение возможно лишь в ситуации, когда ты не веришь, что другая сторона тебе чем-то ответит. Теперь такого убеждения больше нет.
В этой метафоре мы видим очень много украинского. По сути, Россия сейчас превентивно устраняет для себя этот потенциальный Пакистан, который для Индии является постоянным источником напряженности и которому она вынуждена постоянно уделять внимание и ресурсы. Демилитаризованная Украина, у которой, как я надеюсь, исчезнет желание столь активно противодействовать российским интересам, снимет эту важнейшую точку напряжения в Европе.
— А не появится ли на ее месте масса новых, еще более опасных точек напряжения?
— Новая система безопасности в Европе действительно будет основана на взаимной враждебности. Но это будет тот вариант враждебности, который исключает провоцирующее и опасное поведение. Такое поведение возможно лишь в ситуации, когда ты не веришь, что другая сторона тебе чем-то ответит. Теперь такого убеждения больше нет.
— Точно стабильности в мире теперь будет больше? Вы можете это доказать?
— Предположим, например, что в течение какого-то недолгого срока Украина разработала бы грязную ядерную бомбу. При этом полным ходом продолжался бы процесс перевооружения армии. И через некоторое время на востоке страны было бы сконцентрировано не 90 тысяч хорошо вооруженных солдат в укрепрайоне, а около 300 тысяч.
Украина — крупная страна с населением больше 40 миллионов человек. Военный бюджет — около 6% ВВП. Этот уровень военных расходов сопоставим с Израилем. Это государство, в котором полным ходом шел процесс милитаризации. В большом масштабе поступало оружие с Запада, западные военные инструкторы готовили лучшие украинские части.
Через так называемую АТО на Донбассе прошли несколько сотен тысяч человек — молодых мужчин, имеющих боевой опыт. Украинская армия была третьей по численности в Европе после российской и турецкой. Никогда не снималась цель военного возврата Донбасса и Крыма. Постоянные заявления: разрабатываем ракетную программу и нацелим ракеты на Москву! Жаль, что отдали ядерное оружие, надо вернуть!
— Слабо верится в то, что Америка им бы позволила его вернуть.
— Если следовать вашей логике, то сейчас бы у Израиля не было бы ядерного оружия. А на деле сейчас его официальная позиция сводится к двум взаимоисключающим тезисам: ядерного оружия у нас нет, но, если надо, мы его применим. Украина могла бы занять аналогичную двусмысленную позицию. А Запад разводил бы при этом руками и говорил: это, конечно, нарушение режима нераспространения оружия массового уничтожения, но что мы можем поделать — особенно на фоне российской угрозы. Это же оружие сдерживания!
— Предположим, например, что в течение какого-то недолгого срока Украина разработала бы грязную ядерную бомбу. При этом полным ходом продолжался бы процесс перевооружения армии. И через некоторое время на востоке страны было бы сконцентрировано не 90 тысяч хорошо вооруженных солдат в укрепрайоне, а около 300 тысяч.
Украина — крупная страна с населением больше 40 миллионов человек. Военный бюджет — около 6% ВВП. Этот уровень военных расходов сопоставим с Израилем. Это государство, в котором полным ходом шел процесс милитаризации. В большом масштабе поступало оружие с Запада, западные военные инструкторы готовили лучшие украинские части.
Через так называемую АТО на Донбассе прошли несколько сотен тысяч человек — молодых мужчин, имеющих боевой опыт. Украинская армия была третьей по численности в Европе после российской и турецкой. Никогда не снималась цель военного возврата Донбасса и Крыма. Постоянные заявления: разрабатываем ракетную программу и нацелим ракеты на Москву! Жаль, что отдали ядерное оружие, надо вернуть!
— Слабо верится в то, что Америка им бы позволила его вернуть.
— Если следовать вашей логике, то сейчас бы у Израиля не было бы ядерного оружия. А на деле сейчас его официальная позиция сводится к двум взаимоисключающим тезисам: ядерного оружия у нас нет, но, если надо, мы его применим. Украина могла бы занять аналогичную двусмысленную позицию. А Запад разводил бы при этом руками и говорил: это, конечно, нарушение режима нераспространения оружия массового уничтожения, но что мы можем поделать — особенно на фоне российской угрозы. Это же оружие сдерживания!
Больше - по ссылке