к "дню чекиста", так сказать
https://serg07011972.livejournal.com/3749494.html
В эти декабрьские дни исполнилось 90 лет со дня чудесного спасения семьи моей мамы. Семьи моего деда и прадеда были “раскулачены” в 1931-м и в конце ноября того же года отправлены в ссылку в Сибирь. У деда и бабушки уже было двое детей: старшая дочь Варвара (5 лет) и сын Иван (3 года). Везли в душном телячьем вагоне, в этой духоте Иван потерял сознание, у него впервые начался эпилептический припадок. Не было бы этих ужасных условий – не заболел бы он эпилепсией (он скончался в 25 лет во время эпилептического припадка, захлебнулся выделявшимися изо рта массами).
В декабре 1931-го поезд остановился в сибирской тайге вне какого-либо населённого пункта. Чекисты ссадили с поезда прадеда с прабабкой и семью деда: сказали, что они могут жить везде – где захотят, но должны с определённой периодичностью отмечаться в местном сибирском райцентре в НКВД (чтобы чекисты могли знать, что они никуда не сбежали из ссылки).
Поезд уехал. Родственники остались одни, в тайге. Нужно сказать, что все они были верующими старообрядцами. Делать нечего, нужно куда-то идти, чтобы не замёрзнуть. Не было у них при себе ни еды, ни топора и спичек, чтобы согреться и поесть у костра. Видимо, чекисты рассчитывали, что все они замёрзнут насмерть. Вдруг они заметили тропинку и пошли по ней. Через несколько километров набрели на большой дом посреди тайги. Постучались. Им открыли и пригласили войти в дом. Познакомились с хозяевами. Оказалось, что хозяева - наши родственники, уехавшие в Сибирь лет за 30 до этого! Так всё время ссылки семья моей мамы и прожила в этом доме у родственников. Через несколько лет власти разрешили им уехать из ссылки, что они и сделали, так как школы поблизости от дома родственников – не было, а детям уже нужно было идти в школу. В 1934-м, сразу после возвращения из ссылки, родилась моя мама.
Эта история – ещё одно подтверждение того, что Бог – есть, и помогает тем, кто верит в него и борется до конца, несмотря ни на какие жизненные трудности, а чекисты – слуги Дьявола, готовые убивать даже детей.
Поэтому, несмотря на всю мерзость жизни в РФ – нужно бороться и верить в возможность лучшей жизни, уповая на Милость Божию…
=====================
"До сих пор помню норвежский гимн"
https://serg07011972.livejournal.com/3749494.html
В эти декабрьские дни исполнилось 90 лет со дня чудесного спасения семьи моей мамы. Семьи моего деда и прадеда были “раскулачены” в 1931-м и в конце ноября того же года отправлены в ссылку в Сибирь. У деда и бабушки уже было двое детей: старшая дочь Варвара (5 лет) и сын Иван (3 года). Везли в душном телячьем вагоне, в этой духоте Иван потерял сознание, у него впервые начался эпилептический припадок. Не было бы этих ужасных условий – не заболел бы он эпилепсией (он скончался в 25 лет во время эпилептического припадка, захлебнулся выделявшимися изо рта массами).
В декабре 1931-го поезд остановился в сибирской тайге вне какого-либо населённого пункта. Чекисты ссадили с поезда прадеда с прабабкой и семью деда: сказали, что они могут жить везде – где захотят, но должны с определённой периодичностью отмечаться в местном сибирском райцентре в НКВД (чтобы чекисты могли знать, что они никуда не сбежали из ссылки).
Поезд уехал. Родственники остались одни, в тайге. Нужно сказать, что все они были верующими старообрядцами. Делать нечего, нужно куда-то идти, чтобы не замёрзнуть. Не было у них при себе ни еды, ни топора и спичек, чтобы согреться и поесть у костра. Видимо, чекисты рассчитывали, что все они замёрзнут насмерть. Вдруг они заметили тропинку и пошли по ней. Через несколько километров набрели на большой дом посреди тайги. Постучались. Им открыли и пригласили войти в дом. Познакомились с хозяевами. Оказалось, что хозяева - наши родственники, уехавшие в Сибирь лет за 30 до этого! Так всё время ссылки семья моей мамы и прожила в этом доме у родственников. Через несколько лет власти разрешили им уехать из ссылки, что они и сделали, так как школы поблизости от дома родственников – не было, а детям уже нужно было идти в школу. В 1934-м, сразу после возвращения из ссылки, родилась моя мама.
Эта история – ещё одно подтверждение того, что Бог – есть, и помогает тем, кто верит в него и борется до конца, несмотря ни на какие жизненные трудности, а чекисты – слуги Дьявола, готовые убивать даже детей.
Поэтому, несмотря на всю мерзость жизни в РФ – нужно бороться и верить в возможность лучшей жизни, уповая на Милость Божию…
=====================
"До сих пор помню норвежский гимн"
--------------
Галина Нелидова родилась в 1927 году под Киевом, но вскоре переехала вместе с семьей в Москву. Из детства Нелидова лучше всего запомнила уроки фортепиано. Ее учительницей была немка и заодно с игрой на инструменте она учила девочку языку — на уроках разговаривала с ней только на немецком. Семья немки была бедной, и за уроки платили едой: мукой, сахаром, картошкой.
12 июня 1941 года родители отправили Галину к бабушке на Украину. А через 10 дней началась война. Нелидова с бабушкой жили в оккупации два года. В сентябре 1943 года, после успешной наступательной операции советских войск были освобождены Киев и Житомир. Немцы отступали, забирая с собой местных жителей, которых можно использовать на работах. Среди них оказалась шестнадцатилетняя Галина Нелидова. «Везли нас через Бессарабию, Чехословакию, Польшу — в лагерь восточных рабочих». Первая остановка была под Гданьском. Пленных построили в шеренгу и стали распределять на работы на фабрику, в город, некоторых отправляли в другие страны. Нелидова понимала, о чем говорят солдаты. Она собралась с духом и попросила на немецком, чтобы ее отправили в Скандинавию — такой вариант тоже обсуждался. Немцы удивились, что девочка знает язык, и по пути до Осло она переводила военнопленным их приказы.
До Норвегии плыли два дня через Балтийское море. Лагерь был небольшой — всего шесть бараков. Там строили аэродром. К тому времени в оккупированном немцами Осло образовалась коммуна белых эмигрантов во главе с племянником Римского-Корсакова. В лагере было сыро и холодно, началась эпидемию фурункулеза. Римский-Корсаков прислал своего врача, который лечил остарбайтеров прямо в бараках. С разрешения начальника лагеря для пленных открыли медпункт. Врачу нужны были две помощницы. Одной из них стала Нелидова, потому что знала немецкий. «Он научил нас всему, что нужно знать медсестре — делать уколы, перевязки». Теперь, вместо того чтобы таскать железо на аэродром, Галина лечила пленных и общалась с русскими эмигрантами.
Однажды к лагерю подошел молодой норвежец, семья которого жила на ферме неподалеку. «Он стал спрашивать: “Что вам надо?”, — я говорю, — “Ничего не надо”. И он в следующий раз пришел и принес коробку конфет, раз ничего не надо. Стали разговаривать на немецком. Он был белокурый, светлоглазый, рослый, худощавый — в общем, скандинав. Потом приходил еще, договаривался с охранниками, и нас с еще одной девушкой выпускали с ним погулять поблизости. Он очень любопытный был, и все время у меня спрашивал: “Сталин хороший или Сталин плохой?” Что я ему могла ответить? Я говорю: “Не знаю».
\даже в Норвегии побоялась о Сталине плохо сказать — или побоялась написать, чтО на самом деле сказала....\
В лагере остарбайтеров Галина провела два года. Все это время они общались. Сейчас она даже не может вспомнить, как точно звали юношу — «то ли Эберхард, то ли как-то похоже». Зато до сих пор помнит строчки норвежского гимна.
Когда война закончилась, семья Эберхарда, с которой они уже были знакомы, позвала Галину на обед к себе на ферму. ««Вы свободны», — родители его мне говорят. И сестры просят писать, когда уеду. После этого он дает мне свою фотографию и говорит: «Ну вот на память, что мы с вами общались. Я желаю вам всего доброго». Я ухмыльнулась и все. Надпись была на трех языках: по-немецки, по-норвежски и по-английски, одна и та же фраза: «Я верю в любовь с первого взгляда». Его подпись, имя, больше ничего. Никогда не думала, что это сыграет потом такую отвратительную роль в моей жизни».
После освобождения Норвегии остарбайтеров повезли обратно на родину. На вагонах было написано: «Родина-мать вас ждет с объятиями!». Поезд остановился в Выборге — там был фильтрационный лагерь для остарбайтеров из СССР. Если сотрудникам НКВД после допросов кто-то казался неблагонадежным, он отправлялся уже в советский лагерь. Нелидову пропустили.
Галина вернулась в Москву летом 1945 года и первым делом поехала к родным. «Когда я пришла, так бабушка в обморок упала, а мама — и плакать, и обниматься. Они вообще меня похоронили, они же ничего не знали с сорок первого года. Дядя ездил на Украину, узнавал, куда я делась. И соседи, которые видели, как немцы нас с автоматами выгоняли, рассказали ему. А где я, что я — они не знали, пока в сорок пятом году я не явилась. Было начало июля, в конце месяца мне исполнялось 18 лет».
Норвежской семье Галина никогда не писала. После возвращения она уже никому не рассказывала о том, что с ней произошло.
Нелидовой понравилось быть медсестрой, и она решила поступать в медицинский. Но с такой биографией путь туда был закрыт. Врачи были военнообязанными, и лагерь в другой стране вызвал бы подозрения. К тому же до войны Галина успела закончить только 7 классов школы, и еще год экстерном наверстывала упущенную программу. Нелидова поступила в пединститут, на втором курсе вышла замуж, еще через год родила дочь Людмилу. Было 30 декабря 1949 года. Нелидова с дочкой уже спали, когда в дверь кто-то постучал.
«Открываем — идут. “Вы такая-то?”, — “Да”, — “Мы к вам пришли”. Они только показали бумагу, что имеют право на обыск и на арест. Книги полистали, в альбомы залезли, увидели эту фотографию с надписью на иностранном языке. Больше, собственно, нечего было брать. Меня забрали на Лубянку. Я как была в зимнем пальто, так и ушла с ними. Это был такой шок! Муж возмутился и говорит: “Что такое? За что?”, — “Не волнуйтесь, мы только проверим, и новый год будете вместе встречать”. Встретили через пять лет».
Нелидова сидела в одиночной камере три дня, прежде чем ее вызвали на первый допрос. Все это время она не знала, что с мужем и ребенком — может быть, его тоже арестовали, а дочь отдали в детдом.
«Все время требовали сказать, кому я должна была передать фотографию и что это за пароль, который на ней написан. Я помню фамилию следователя — Ильин. Очень неприятный лицом, очень резкий. Он на меня стукнул, а я говорю: “Я с вами не буду разговаривать вообще”. Меня посадили в карцер. Это такой каменный мешок. Такие тапки дали большие, вот на одной тапке сидела, а на другой ноги ставила. Какой-то мужчина открывал дверь и приносил мне горячий чай, хотя он не должен был этого делать.
После карцера меня отправили к начальнику отделения. В общем, какой-то полковник сидел. Я вошла, длинный кабинет. Я села, конечно, у порога на стуле. И он на меня кулаком по столу и матом: “Говори, говори! Говори, говори, кому этот пароль на фотографии! Все нужно говорить! Мы должны все знать”, — я говорю, — “Но никакого пароля”, — он опять матом. А я не выдержала, говорю ему, — “Я не знала, что у нас полковники такой организации умеют так ругаться. На меня еще никто в жизни не ругался так”.
Я только думала: “Господи, хоть бы меня не били”. Потому что если б стали бить, может быть, я сказала бы: “Да, я должна была там кому-то придумать, передать”.
Но этого не было. Он меня пугал: “Что вы хотите, чтобы вы никогда своего ребенка не увидели? Ля-ля-ля”, — я говорю, — “Я его уже не вижу сколько? Уже растет без матери”.
Как раз было “дело врачей”, очень многих уже перевезли на Лубянку. Второй следователь был, наверное, даже и не следователь, а просто милиционер. Он писал с ошибками в допросе. Давал мне подписывать, я говорю: “У вас тут ошибки грамматические”. Людей не хватало, присылали обычных милиционеров, настолько много было арестованных.
Совершенно очевидно, что немецкий плен для осрабайтеров ни в какое сранение не идет с тем, что довелось пережить на родине....
Именно ради того, что бы контраст был не слишком велик (не в советскую пользу) -- и усугубляют картину немецкой неволи, это без сомнения. Может даже безсознательно это происходит.